НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ. - Страница 68

Посветив фонариком и удивившись, какой здоровенный лосяра ему попал на мушку, Виктор не удержался и они практически тут же - прямо на убитом и еще теплом лосе занялись с Иркой любовью. Точнее занялись сексом, потому как особых каких чувств к Ирке Виктор не питал… Краешком сознания пыхтящий Виктор понимал, что это не от чувств - скорее первобытное ритуальное действо.

Утро четвертого дня Беды

Ощущение такое, словно я всю ночь сидел под колоколом. Слыхал, что колокольный звон обеззараживает местность вокруг, убивая микробов. Немудрено, я хоть и крупнее, чем микробы, но чуть жив.

Саша попрежнему спит. Он совершенно мокрый от пота, что еще больше меня тревожит. Дарья молча открывает глаза, как только я начинаю шевелиться. Бдит. Хотя если случится худшее - Саша тогда все равно из спальника вылезти не сможет.

Заглядывает Николаич. Оказывается в Крепости нововведение - в 9.00 теперь каждое утро собираются все начальники служб и докладывают об изменениях за сутки. Своего рода пятиминутка перед рабочим днем. Разумно, ничего не скажешь. Все получают информацию о делах в целом, чувствуют себя единым коллективом и прикидывают совместно, что дальше делать. Разумно.

Соответственно, мы пойдем туда вместе - начразведки и начмедслужбы… Только вот зубы почистим. Кстати с царского плеча комендант еще утром чаем угощает - чтоб все окончательно проснулись. С печеньем.

Спрашиваю насчет разгрузок - выдадут ли?

Николаич обещает сегодня же с этим разобраться.

За окном гулко бахает выстрел, тут же второй и многоголосый визг и крик. Старшой за шкирку удерживает меня от выскакивания в дверь и аккуратно выглядывает в окошко, соблюдая все правила маскировки.

Еще выстрел.

- Третий! - считает вслух Николаич. И тут же - Четвертый! Словно в ответ сыплется несколько коротких очередей из ППС.

- Пятый! За мной - и выпрыгивает за дверь.

Кидаюсь следом. Площадь перед Собором пуста - валяется два тела, одно еще шевелится, другое неподвижно. Николаич галопом по прямой несется к раненому, я - за ним следом.

Подхватываем тело под руки - молоденькая девчонка, легкая, худенькая.

- К стене Собора - командует Николаич. Бежим туда.

Когда добегаем - откудато сверху грохает новый выстрел.

- Сука какаято с колокольни лупит! Из Лебеля!

И действительно - сверху с колокольни вперемешку с выстрелами доносится матерщина и куски какихто псалмов, причем язык знакомый, но не русский. На украинский похож - но и не совсем бы украинский…

Смотрю, что с девчонкой - из правого бока, где куртка разорвана выходным отверстием, сочится густо кровь, темная с явным запахом желчи… Девчонка странно сипит и похрапывает, глаза закатились так, что видны только белки, изо рта и носа пузырится кровь… Очень все плохо - темная кровь с запахом желчи - прострелена печень, сипение и пузырящаяся кровь изо рта - прострелено легкое, но где входноето отверстие? Николаич стягивает к себе капюшон девчачьей куртки - в районе левой ключицы торчит клочками белорозовый драный синтепон…

Все. Никелевая французская пуля пробила девчонке грудную клетку по диагонали - сверху вниз - от левой ключицы до печени справа. Разодрав, перемешав и контузив все, что там есть - легкие, средостение, сосуды, нервы - и разодрав печень на выходе.

Как девчонка еще жива - непонятно.

И делать тут нечего. Даже если бы ВоенноМедицинская академия не погибла в первый же день - туда ломанулось за помощью чуть не две сотни укушенных во время «Кошмара на Финбане» и потом такое творилось, что подумать страшно - то и там вряд ли смогли бы спасти при такой ране. Девчонка не ранена, а убита и я тут ничего сделать не могу. Словно услышав мои мысли, хрупкое тельце у нас на руках мякнет, обвисает и словно становится тяжелее. В промежности по потертым джинсам расползается мокрое пятно. Умерла, сфинктеры расслабились…

Николаич скрипит зубами и рычит: - А ну - ка взяли! Сейчас мы ему суке в мидель торпедку…

Подхватываем теплый труп на руки и вдоль стены бежим к углу Собора.

- Николаич! Она сейчас обращаться начнет!

Старшой мотает головой, дескать - не мешай! Грохает сверху еще один выстрел.

И мы бегом бежим изза угла к дверям в Собор. Следующий выстрел раздается, когда мы заскакиваем внутрь.

Набившиеся в Собор беженцы освободили метров десять пустого пространства - трое мужиков выламывают дверь на колокольню. Когда мы появляемся, они как раз ее выносят и опасливо собираются лезть вовнутрь.

- Дорогу! - рычит Николаич. И рычит так выразительно, что перед нами расступаются.

Проскакиваем в двери, немного поднимаемся по лесенке, и Николаич аккуратно опускает девчонку на ступеньки. Кивает мне - скатываемся обратно, пока тот - стрелок с колокольни - не обратил на наш шум внимание.

Прикрываем за собой дверь, Старшой прикладывает к губам палец. Тихо!

Мужики вроде сообразили, что он задумал. Отходят от двери, и один из них наставляет на дверь короткий французский карабин. Ктото из беженок начинает подвывать, но слышно, что соседки заткнули ей рот. В тишине особенно хорошо слышна странная смесь из матерщины и псалмов сверху.

Мы с Николаичем встаем во входной тамбур. Аккуратно выглядываем. Очень бы не хотелось, чтоб ктонибудь нервный влепил по нам очередь. Даже и не попадет - а осколками толстенных стекол нас порежет сильно.

Несколько человек лупят с разных точек по колокольне - сверху сыплются кусочки штукатурки и сеет пылью, псалмопевец огрызается. Когда я уже понимаю, что наш хитрый план не удался, об булыжники площади с грохотом брякается лебелевский карабин, а наверху псалмы сменяются яростным ревом. Ярость и ужас…