НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ. - Страница 406

406

Не успеваю ему ответить, как прибывает обещанный транспорт с ранеными и больными. Лежачих, к счастью, ни одного, все худобедно, но ковыляют самостоятельно.

Первый же раненый хорошо знаком - это толстякповар, так удививший меня рассуждениями об Англии в самый гнусный момент первой ночи после взятия Завода. У него наспех замотаны кисти рук, куртка накинута на плечи.

Ошпарился, оказывается, супом. Замечательно, что супы на Заводе постные. Значит, ожог кипятком, без жира, а это гораздо лучше и в лечении, и в прогнозе.

Эх, порадовался бы Николаич, хотел ведь чтоб толстяка сюда перетянули, виды какието имел. Подика узнай, что за комбинацию задумывал. Эх…

Не успеваю перемолвиться с толстяком парой слов, как мое внимание отвлекает сценка рядом - проходящая мимо нас молодая мамаша тянет за руку симпатичного дитенка лет трех. Дитенок чемто заинтересовавшись, таращится на нас, начинает задерживаться, мама дергает его резко за ручку, детеныш пускается в рев, мамаша волочет его дальше, ругая на все корки, как у нас принято - и дураком, и недотепой, и всяко разно - мамашки обычно не стесняются.

Я срываюсь. Не, обычното я смирный, но тут чтото все вместе накатило и я напускаюсь на мамашку едва ли не гуще, чем она на своего детеныша. Успеваю проинформировать ее, что она дура еловая и таким рывком вполне выдерет у дитенка руку из плечевого сустава, что бывает очень часто, что дитенка ругать нельзя и так далее…

Лаемся минуты две, потом безобразную сцену пресекает Бурш, вмешиваясь с грацией бронетранспортера и разводя враждующие стороны. Мамаша утаскивает ревущего вовсю дитенка, обещая мне всякие кары - и обязательно пожаловаться на меня всем подряд, и моему начальству особенно…

От этого я както сдуваюсь. Лежит мое начальство на каталке…

Бурш вздыхает, выдает совсем неожиданное:

- Святого пастыря, сущностями безмысленными бурчаща, смело сливной трубе уподоблю. Идемте лучше работать.

Работы оказывается не так, чтоб много. Кисти толстый повар и впрямь нехило ошпарил, пришлось повозиться. Теперь мы сидим втроем в комнатушке, которую Бурш приспособил для своих изуверских иголочнотерапевтических упражнений. Спит он тоже тут. Ну, неплохо вообщето устроился, и до работы совсем близко, и безопасно сравнительно - да и отдельная комната, как ни крути. Даже и уютно, насколько может быть уютно в жилом кабинете.

- И что вы так завелись? - укоризненно спрашивает Бурш, разворачивая сверток из подарочной бумаги.

Черт его знает, чего… Словно раньше такого не видел.

- Ну, я не знаю. Очень уж не хотелось еще и вывих плеча дитенку вправлять, часто такое бывает - а тут как раз возраст подходящий. Ну и чего она его так ругает, дура, ей же потом бумерангом. Нельзя так детей ругать.

- Выто не меньше ее старались. Женщин вроде тоже ругать не с руки - улыбается повар.

- Ну, я вообщето читал, что у детей очень сильно срабатывает психосоматическое при такой ругани. Американцы до войны вон поставили такой инцидент - половину сиротского дома заиками сделали только тем, что каждый день им говорили - они дураки и заики.

- Да? Было такое? - рассеянно спрашивает Бурш, доставая из свертка бутылку коньяка и свертывая пробку.

- Эксперимент с участием 22 детей в 1939 году поставил профессор Уэнделл Джонсон из университета Айовы и его аспирантка Мэри Тюдор. Детей поделили на контрольную и экспериментальную группы. Контрольной группе говорили только похвалы, особенно радовались тому, как дети чисто и правильно говорят. Экспериментальную группу, наоборот, постоянно попрекали мельчайшими ошибками, и все время называли заиками. В результате у детей, которые никогда не испытывали проблем с речью, но на беду оказались в экспериментальной группе, развились все симптомы заикания, которые сохранялись и дальше, у многих на всю жизнь. Нечто подобное позже проводили немцы в концлагерях, с такими же результатами. Вы этот эксперимент имели в виду?

- Ага.

- Надо же - вертит головой Бурш, расставляя болееменее чистые мензурки на покрытой полотенцем табуретке и ломая плитку шоколада. Шоколад «врачебный», с сединой - почемуто часто именно такой лежалый шоколад и конфеты пациенты лекарям дарят.

- Что - надо же?

- Век живи - век учись. Нежелающий учиться останется безобразен, мерзок и затхл. Вы мензурку сможете удержать? - обращается Бурш к повару.

- Лучше во чтонибудь побольше. И небьющееся.

- Пластмассовый стаканчик подойдет?

- Подойдет. Много не наливайте.

- Ну что, почтенный служитель Эс. Ку. Лаппа - каков будет тост? - осведомляюсь я у Бурша.

- За то, что мы живы. Пойдет?

- Пойдет! Будем здоровы.

Коньяк оказывается неожиданно хорошим. Мягко греет глотку и сворачивается теплым уютным клубком в желудке.

- И, тем не менее, получается, что мамку эту вы поставили в такое же положение.

- И она теперь тоже поглупеет…

Это приводит меня в смущение. Эк они оба на меня насели.

- Ну, хорошо. А как было надо?

Мы принимаем по второй стопочке. Биологу - повару шоколад закидывает в пасть Бурш, пользуя для этого пинцет.

- Может быть, стоит поступать по правилу любимых мной англосаксов. Они никогда не ругают себя и своих. Принципиально.

- Обоснуйте, Федор Викторович.

- Могу и обосновать. Недалеко ходить - известны вам такие выражения как «красная тонкая линия» или «атака легкой бригады»? Или не менее известная чисто английская формулировка настоящих джентльменов при катастрофе на море: «женщины и дети вперед!»

- Конечно известны. «Тонкая красная линия» - это английский полк, построенный в две шеренги, а не в четыре, потому как русских было невероятно много и фронт было не закрыть, символ невероятных усилий на пределе возможностей, «атака легкой бригады» - опять же героическая атака на позиции русских пушек, символ героического самопожертвования, ну а последнее - это сначала спасают на шлюпках женщин и детей, а уж мужчины - как получится, символ джентльменства. Итак?

406