- Это тут что?
- Рапортую: задержано двое подозрительных лиц. Нет, поправка - одно подозрительное лицо и одна подозрительная харя. Знаков эйнхириев нет, у этого (кивок в мою сторону) - пистолет из сыромятного железа - у этого (кивок на Ильяса) - пальто на курином меху.
Дама неожиданно краснеет.
- Думалки в строю отставить! А ну вон отсюда, прохвосты!
Лечу кудато стремительно, трясет еще сильнее, чем при посадке самолетика.
- Проснулись? - спрашивает меня тетка в белом халате, все еще потряхивающая меня за плечо.
- А? Да, конечно, спасибо.
- Убирать тут можно?
- Погодите, сейчас я тут соберу все…
С мешком кассет поднимаюсь наверх. Николаича и медсестричку уже увезли, на опустевшей койке сидит опер Дима, пишет чтото, пристроившись к тумбочке. И Бурш тут же.
Невесело здороваемся. Прошу прояснить ситуацию. Дима неохотно отрывается от писанины.
- Да собственно тут ничего особенно расследовать и не пришлось - все просто. Эта парочка подобрала ключ к запасному входу, халаты у них были с собой или тут подобрали не знаю - не смотрел на штампы, да это и не важно. Вышли на дежурную медсестричку, она молодая, глупая, все очевидно и рассказала, ей же скучно на посту ночью, а тут неизвестно кем они ей представились. Убита одним ножевым ударом, хорошо удар поставлен, умело. Дальше зарезали Николаича.
- Погоди, как зарезали? Я же видел - у него голова прострелена?
- Не торопи. Так вот и у Николаича - один грамотный удар. Потом по твою душу пошли, но ты ж ушел гулять на свое счастье. Ну а они фатально лажанулись, приняли тебя за пациента… Конечно никакие они не диверсанты, обученные тебе не дали бы себя расстреливать как мишени, да и за ручонками твоими шаловливыми бы присмотрели - скучным усталым голосом говорит Дима.
- Но у Николаича же огнестрельное ранение! - уж тут то я твердо уверен, своими глазами видел неторопливую струйку крови, стекающую из пулевого отверстия.
- Отупел от недосыпа? Разумеется - когда ты пальбу начал, публика в коридор выскочила - а там и Николаич, и медсестричка… Дошло? Вот и упокоили обоих. Что ж еще оставалось делать.
- А прибыли эти как? И откуда узнали? Про кассеты, имею в виду.
- Да нормально прибыли. Официально, по пропуску. Сейчас уточнят - те документы, что у них были - фальшак и липа или их собственные. Но мне кажется, я одного из них видел на какомто из собраний. Лысый - из эмвэдэшных, так думаю. Кем служил - не скажу, но морду его лысую я видел уже. А уж узнать… Это же в секрете не хранилось, человек двадцать точно про кассеты знало. Да и не оченьто помалкивали, кто ж это секретом считал.
- Черт, я ведь мог видео это раньше глянуть. Родители все равно отказались сюда лететь. Могло бы поиному сложиться…
- Не могло. Сложилось так, как сложилось. А везде соломы не настелешь. Вот и получается - нет бдительности - всякая рвань свободно ходит везде и гадит. А начинают накачивать бдительность - публике кажется, что это паникерство и глупость. Рваньто уже не ходит и не гадит, зачем все предосторожности спрашивается, а как оно жутко было раньше - забывается быстро… Ладно, пойду я, дел до черта. Увидимся еще. Кассеты эти проклятые отдайте с пояснительной запиской заму начраза, когда он допрос закончит. Ты отметил на которых наша клиентура засветилась? Ну и ладно, отловим.
Дмитрий укладывает свою писанину в планшетку, встает, кивает. Мы остаемся с Буршем. Молчим.
- И всетаки не могу отделаться от ощущения, что мог этого не допустить…
- Меня больше удивляет то, что вы както ухитрились облапошить этих выродков, нашлись что сказать, в результате всего двое погибших, а не гораздо больше - замечает Бурш.
- Я и сам удивляюсь, что автоматически не ответил - дескать, вот он я… Но, стыдно сказать, так увлекся поисками туалета после этого гнусного растворимого кофе, что просто откровенно затормозил с ответом, о другом думал. А потом еще и морду одного из них узнал. Просто дважды повезло. Был бы свежим и не досмотрел бы кассету…
- Скажите, вам ведь доводилось разговаривать с пациентами, точнее с родственниками умерших пациентов?
- Да, а что?
- Они ведь считали, что недоглядели, не обратили внимания, виноватили себя. Так? Но вы при этом знали, что ни черта они изменить были не в состоянии. Причем практически во всех случаях?
- Конечно. Это нормально для людей, потерявших своих близких. Вы это к чему клоните?
- Да вы сейчас ровно так же себя ведете. При этом ровно так же ни черта бы вы не смогли сделать. Если так объективно посмотреть на вещи?
- Ну, наверное. Только вам легко говорить - чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу.
- Конечно. Что такое Хиросима? Это когда нарыв у меня на пальце! Или как там писали - олень израненный хрипит - а лани горя нет, тот веселится, этот спит, уж так устроен свет. Так вот, мне кажется, что вы и сами знаете, что надо делать.
- Да я уже вижу, что вы меня в одиночестве оставлять не намерены. И будете настаивать, чтобы я выговорился, а вы все это будете слушать?
- В тютельку. Сами же знаете, что это единственное, что может помочь. Пока не выговоритесь - толку не будет. Не будет толку - будет у нас депрессивный врач, а депрессия гробит людей как пулемет. Мне вам надо рассказывать, что больше 90 % людей с болезнями сердечнососудистой системы еще и от депрессии страдают, причем скорее депрессия первична в развитии болезней? И то, что лечат сердце, а депрессию не замечают, сводит все лечение к нулю?
- Ну не знаю… Психосоматику никто не отменял, доказанная вещь… Но толкуто мне сейчас речеизливать? Я ж ничего уже не изменю и никого не воскрешу.