НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ. - Страница 287

287

На красноармейцев это произвело гадостное впечатление. Не воодушевило. Также совсем не воодушевило то, что убитыхто в этом бою было немного, а вот тяжелораненых - куча.

(Ну, тут чего говорить - ранения в область живота, перебитые позвоночники, рваный кишечник, пробитые почки, печень, мочевой пузырь… Врагу не пожелаю. И перитонит впридачу, в полевыхто условиях.)

Сколько могли - тащили раненых с собой. Потом попалось какоето тоже отходившее медучреждение - с радостью оставили еще живых раненых там. Понимали, что раненым и там не сахар будет, но вроде как долг исполнили. Все - таки, не бросили. А такое тоже было, видели по дороге.

Даже и думать не хочу, что там стало с этим медсанбатом, которому бравые артиллеристы всучили пару десятков тяжеленных раненых в запущенном состоянии. А как цивилизованные немцы обращались с нашими ранеными и медиками - из первых рук знаю…

Деда назначили вторым номером к пулемету ДП. Первый номер нес сам пулемет, а дед таскал короб на три диска и запас патронов. На перекрестке артиллеристы напоролись на немецких мотоциклистов (вообще мотоциклисты были вездесущи - куда ни сунься, а тут вот на них напоролись.) Пулеметчика стукнуло по голове, и дед перевязал его, как умел. Почемуто дед решил, что первый номер будет вести огонь из ДП, потому привстал с винтовкой и увидел довольно близко - метрах в 200-300 мотоциклы и немцев, поливавших разбегающихся наших.

Прицелился, нажал спуск - осечка. Передернул затвор, выстрелил. Обернулся на своего первого номера - а того нет.

Глядь - далеко уже в пшеничном поле мелькает белый мячик. И пулемета нет - с собой уволок. Дед решил, что убегать по полю на виду у немцев неумно и решил бежать в лес - по другую сторону дороги. Вытряхнул диски из короба, раскатил их, благо круглые, в разные стороны и тоже дал тягу.

Кругом пальба, по слухам немцы обтекли и справа и слева, а какойто разъяренный майор угрожая пистолетом, заставил всех, кто мимо шел ночью, тащить на себе из дрища застрявшую пушку. Утром, потратив все силы и устав смертельно, извозившись в грязище до ушей выволокли пушку на сухую дорогу. И увидели то, что в темноте было незаметно - ствол орудия был пробит навылет. Пушка была безнадежно искалечена. Майор снял с нее замок и прицел и пошел со всеми дальше.

К слову - дед вполне одобрительно относился к тому, что бросивших свои части и подразделения, утративших свою технику командиров расстреливали. Многие беды по его мнению в 41 были изза того, что начальство чаще думало как самим утечь, а не о том, чтоб командовать. Солдаты зачастую шли сами по себе, без руководства. Если было к кому примкнуть - примыкали.

Дед с приятелем примкнули к хорошо организованной и неплохо вооруженной группе, которой командовал очень правильный мальчиклейтенант. Ночью приготовили засаду у дороги. Затрещали мотоциклы. Пулеметчики хотели врезать по фарам, а лейтенант запретил: «Вдруг наши?» Когда уже проскакивали мимо - стало ясно - никакие не наши. Немцы колонной.

Ушли от дороги. Шли по лесу, заваленному противогазами, и деревья были увешаны винтовками СВТ. Дед отзывался о них, как о капризных и ненадежных, хотя признавал, что у него всю войну были только мосинские и судит он по чужим словам. А я сравнительно недавно узнал, что известная винтовка ФНФАЛ - практически передер СВТ и вся беда СВТ была только в том, что патроны с закраиной, что многие плохо обученные солдаты не учитывали…

К своим выбирались вдвоем - вместе с приятелем, и тут неожиданно встретились с тем самым политруком из гаубичного полка, который застрелил немца. По дороге к деду с приятелем пристал маленький козленок - откуда уж он в лесу взялся - кто знает - но шел как собачонка. Так политрук застрелил этого козленка «чтоб немцам не достался». Видно руки у политрука чесались.

Вылезли на дорогу и увидели свои грузовики. Пошли «голосовать за развитие автопрома» А потом политрук остановил машину и укатил, враз забыв о сослуживцах. Те плюнули ему вдогонку и пошли пеше.

Дальше их отправили на сборный пункт. Вопросов к ним не возникло - вышли с оружием, с всей снарягой, короче - подозрений не вызвали. (ЕМНИП - вышли гдето у Гатчины, которую успели уже переименовать сначала в Троцк, потом в Красноармейск.)

Приятеля - как оказавшегося грамотным наводчиком - отправили в артиллерию. А дед неожиданно встретился с родственником - мужем свояченицы. Майор пехотный - по тем временам - шишка. Родственник решил помочь и забрать к себе. О чем и сообщил комиссии. И все бы было отлично, да один из чинов спросил деда - «Вы служили в его части?» Дед честно ответил, что нет. Произошла некрасивая сцена, потому как майорродственник сказал, оказывается, что это его боец и потому он его заберет себе.

В итоге деда отправили в пехоту - но не к родственнику. Тот и после войны не раз деду пенял за такую глупую честность, а дед оправдывался, что откуда ж он знал, что говорить, а что нет…

Но чувствовал себя при этом неловко.

(И бабушка не упускала случая высказать свое мнение на этот счет).

Началась блокада. Так же как штатские - голодали и солдаты. Дед за блокаду потерял много здоровых зубов - в распухших черных деснах они не держались и болтались как на нитке. Их вынимали пальцами, практически без боли.

А вот блох и вшей у деда за всю войну не было. Он считал, что они заводятся только у тех, кто опустился. Боролся с ними как умел. И потому вшивым не был. Даже просто переодевать навыворот рубашку - и то было полезно. Хотя на холоде, да голодным - это требовало определенного настроя.

Каково в целом было можно судить по тому, что когда их обучали метанию гранаты, дед от слабости поскользнулся, упала боевая граната рядом. Хорошо, что сержанткадровик успел ее пнуть, рявкнуть: «Ложись» и сам залег. Граната отлетела подальше, и осколки пролетели мимо.

287