НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ. - Страница 283

283

Поверхностный осмотр только подтверждает диагноз.

Холодный пот, живот как доска и любое движение усиливает боль.

В утешение рассказываю страдальцу про то, как я давнымдавно делал хирургическое пособие в глухомани - операция была по удалению нагноившегося ногтя на большом пальце ноги. Под анестезией стаканом портвейна, пациент пел лежа на койке и играл на баяне, так ему было не страшно, а я оперировал безопасной бритвой и перочинным ножиком. Да, еще у меня были пассатижи… И самогонка для стерилизации операционного поля и инструментов. Зажило, кстати - отлично. И новый ноготь вырос нормальным.

Больного увозит в кузове обшарпанная «Газель», а мы, вернувшись обратно, застаем определенно суету, характерную для начала действия.

- Решили выдвинуться к пустым цехам, как тебе и хотелось - удивляет меня Ильяс.

- И почему такое пуркуа па? Ты ж мне отказал категорично.

- На свете есть такое друг Гораций, о чем не ведают в отделе эксгумаций! - вворачивает одну из своих типовых шуточек стоящий рядом братец - возник шанс разжиться всяким вкусным, заодно оказав массу благодеяний страждущему человечеству.

- Я пустой. Медикаменты нужны.

- Сейчас с берега привезут. Давай, прикидывай, кого из медиков берешь.

- А чего прикидывать - братец и медсестрички остаются тут, поиск проводить будут санинструкторы, ну и я с ними в первый раз схожу. Поднатаскать. Тут другой вопрос возник.

Ильяс поднимает вопросительно бровь.

- Повар этот напомнил, что куча жертв при переправе Великой Армии через Березину была связана с особенностями человеческой психологии…

- Бре! Сейчас будешь рассказывать, что мосты французские саперы построили еще вечером. Ночью мосты стояли совершенно пустые, никто по ним не шел, хотя некоторые толковые офицеры пытались заставить этих жарильщиков оторвать задницы и пройти полкилометра, но все сидели у костерков, а вот утром ломанулись скопом, устроили давку, попадали с мостов в воду, сами мосты своей тяжестью поломали и в итоге обеспечили полноценную катастрофу. Так?

- Так. А ты откуда знаешь?

- Ты ушами слушаешь? Я тебе говорил - мой предок там отличился. У нас в роду к предкам относиться принято серьезно. Мы ж - Ильяс ядовито ухмыляется и с нескрываемой издевкой выговаривает - не цыфилисофанные, дикие… Ладно. Сам думаю, что с утра хлопот добавится куда там…

- Я все же не понимаю, что вдруг ты согласился…

- Там стоит брошенная исправная бронетехника. Несколько единиц. Кронштадтские пока не сообразили, армейские - тож туда опасаются сунуться. Руки у них не доходят. А нам - как бы и с руки. И медпомощь оказали, ну и к подметке чтото прилипло… Не отлеплять же… Компрене ву, или нет?

- Ву! Сейчас сумку пополню. С братцем детали обговорю - и форвертс!

- Это по - какейски?

- Вперед. Понемецки.

- Понемецки я только «ахтунги» знаю.

Ильяс подмигивает.

Пока я снова набиваю сумку, никак не могу отделаться от впечатления, оставшегося после разговора с нашим командиром. Вишь, у них в семье помнят парня, который воевал, черт возьми, аж два века назад. Честно говоря - мне завидно. Хотя, вот я своего деда помню.

Он был очень спокойным и работящим человеком - причем руки у него были золотые. Одинаково мог починить часы и сделать легкую и удобную мебель, сделать сруб для дома или починить резную раму для старинного зеркала. Неторопливый, добродушный.

Про войну рассказывать не любил. Свое участие в ней оценивал скромно. Потому я, воспитанный на поганой совковой ГЛАВПУРовской пропаганде, считал, что вообщето, раз солдат не убил пару сотен немцев и не сжег десяток немецких танков - то и говорить не о чем.

Это большая беда - про войну воевавшие рассказывать не любили - берегли нас от тех ужасов, а пропагандисты, как правило, были из «героев Ташкентского фронта» и потому их стараниями сейчас разные выкидыши от истории плетут невиданную чушь - и им верят внуки и правнуки тех, кто победил великолепную германскоевропейскую армию, кто дал нам жить и так напугал наших неприятелей, что полвека мы не воевали - нас боялись.

Еще будучи совсем мелким я сильно удивился, когда мы с дедом мылись в бане. У деда правая ягодица сверху была украшена пятачком тонкой блестящей кожицы, а вот снизу отсутствовал здоровенный кусок - с мой кулак, причем там шрам был страшным и здоровенным. Какимто перекрученным, сине - багровым, в жгутах рубцовой ткани.

Естественно я поинтересовался. Дед, смутившись, объяснил, что это пулевое ранение.

Навылет.

Должен признаться, что както мне это показалось диким. Ведь все ранения у смелых - спереди. А тут сзади. Да еще в попу. Совсем както неловко. Очень нехорошо. Хотя деда жалко, конечно, но както стыдно и нехорошо.

На том дело и закончилось. В разговорах с мальчишками «про войну» я эту тему старательно обтекал. В семье были еще воевавшие, но все както категорически не вписывались в плакатный образ бойцапобедителя.

Часто в гости приходил брат деда - Витька. С одной стороны - он был моряком, участвовал в обороне Одессы, списавшись там с корабля на берег - в морскую пехоту.

Это звучало дико - морская пехота. Сейчас такое представить трудно - потому как американцы со своими маринами - морскими пехотинцами - так всем прожужжали уши, что теперешние дети, небось, скорее пехоте удивятся. А вот в то время, когда я был маленьким - как - то странно это звучало.

Как какойто суррогат пехоты. Моряки же должны на кораблях воевать, а то вдруг - в пехоте. Все равно как спешенный танкист или летчик.

Потом брат деда воевал под Севастополем. Там и попал в плен. Ну, как так в плен?

283