- Я требую, чтобы нам также дали слово! - голос у Друга Покойного тоже отлично поставлен.
- Наговорились, хватит - обрезает стоящий внизу Михайлов.
- Нет времени на дебаты. Сейчас те, кто считает, что выгонять этих дармоедов не надо - встает сюда, за БТР. Если таковых наберется больше половины - останетесь тут. Если меньше - вам в Никольские ворота - ну или в Иоанновские. - Овчинников спокоен, как сидящий в Зоомузее Березовский мамонт.
- Я требую, чтобы хоть видимость законности была соблюдена!
- Будет соблюдена законность. Не видимость ее. Мы всегонавсего выгоняем вас оттуда, где вам не нравится. Как это делали в демократических Афинах. Вы при этом не являетесь гражданами Петропавловской крепости, никаких оснований для вашего нахождения здесь нет - и по правилам за хулиганство и неподобающее поведение сотрудники Заповедника имеет право выставить вас вон.
Тем временем из толпы выходят люди. Набирается неожиданно сотни три.
Но по сравнению с остальными - это очень немного.
Не половина.
Дальше правозашитник пытается чтото прокричать, но его ловко сдергивают с брони. В скором времени всех троих тащат мимо нас - в ворота.
Тут происходит задержка. У ворот лежит жердь, к которой привязан упокоенный вчера Надеждой деятель.
- Покойничка своего захватите - для достойных похорон - удовлетворенно говорит Михайлов.
- И не вздумайте в Неву выкидывать - тут вам не Ганг - добавляет полный мужик - он как раз в день нашего прибытия сюда отводил женщин в тюрьму.
- А если мы откажемся? - нагло спрашивает один из троих остракизнутых.
- Я рассказал этому парню, что вы назвали его обезьяной. - Михайлов показывает на казаха - пулеметчика, который с непроницаемой физиономией наблюдает за всем этим сверху.
- И что? Расстреляете нас, сволочи?
- Нет. Он вам прострелит по одной ноге каждому. И если не уберетесь быстро - прострелит и другую. А потом руки. Он знаете неторопливый. Но меткий. Хотите попробовать?
- Оружие нам дайте!
- Уже давали. Результат известен. Ни черта вы не получите!
- Минутку! - к группе подошел тот самый дылда - омоновец, который Дункан.
В руках у него швабра с какойто гнусной тряпкой.
Что особенно удивляет - наиглупейшее выражение его лица.
- Эта, вы покойному кем приходитесь - вдовой или вдовцом?
- Что за издевательство!?
- Эта, никакого издевательства. Просто вам по наследству - вот штанишки покойного причитаются. И можете швабру взять - все какоеникакое оружие. Глядишь, еще и станете людьми, по примеру дарвиновской обезьяны.
Правозашитник плюет нам под ноги.
- Мы вернемся! И вы еще горько пожалеете, быдло, мразь…
- Еще слово - и я тебя прострелю - серьезно и както очень убедительно говорит Михайлов.
Фонтан затыкается. Трое, взяв жердь с трупом, идут в ворота.
Следом проходят двое автоматчиков из службы безопасности Заповедника.
Толпа начинает расходиться.
Ворота закрываются.
Концерт окончен.
- Самое паршивое, что они действительно вернутся - задумчиво говорит Михайлов.
- Это - вряд ли - отвечает ему Дункан.
- Не эти конкретно. Такие же. Потом. Мы, если выживем и вынесем все это, станем защищать своих внуков от того ужаса, который видели. Будем стесняться рассказывать, как все было жутко, жестоко и страшно. И вырастим наивных дуралеев. Тогдато и появятся такие жулики и напарят за милую душу.
- Это - вряд ли - повторяет Дункан, но не так уверенно. Маска Глупости медленно сползает с его лица.
- Может - неожиданно для самого себя лезу я в разговор. - Может. Как с нами было - нас так оберегали от жути той войны, что в итоге… А, чего говорить… Нам врали совершенно забубенно, а мы развешивали уши. В итоге - сколько пацанов считало, что пили бы баварское пиво, если б деды сдались…
- Я вот не пойму - встревает Саша, до этого так ожесточенно о чемто думавший, что кожа на лбу шевелилась - я никак не пойму, как у людей, громче всех учивших нас толерантности и тому, что все люди одинаковы - самое любимое слово «быдло»?
- Этото просто - жестко говорит Михайлов. - Это просто.
- Да что просто?
- То просто, что часть публики самоназначила себя элитой, новодворянством. И эти новые арийцы естественно не обязаны разбираться в сортах говна. Для них, небожителей, полубогов - все остальные быдло и совершенно одинаковы. Ну не царское дело морочить себе мозги разницей между там хохлами или таджиками, или русскими. Так что они совершенно искренне призывают быдло толерастничать. Ну а к ним - сверхчеловекам - вся эта похабель не относится и они естественно толерастией не страдают. Какая толерантность у эсэсовца могла быть к белорусской бабе с детьми? Он же ариец, а она - унтерменьш. То же и здесь.
- И всетаки есть и хорошие новости. Вот выперли трех дармоедов - итого воздух чище и меньше интриг будет.
- Ой, не уверен…
- Ладно. Там видно будет.
В салоне застаю Званцева. Судя по всему, пока я ротозейничал на митинге, каптри с Николаичем разбирались с завтрашним заданием.
- Интересное кино - говорит Николаич - получается так, что не все так просто будет. И даже скорее - наоборот.
- А что такое случилось?
- Вояки с Ржевского полигона туда направили около взвода - сливки снять. Те прибыли, закрепились, успели сообщить, что вступили в контакт с какимито местными, местные настроены дружелюбно. И все. Глухое молчание.
- Может рация сдохла?
- Не похоже. Все нам не сказали, но вероятно были другие дублирующие способы связи. Так что вероятно - там противник. И очень может быть - ваши знакомые. Сейчас учитываем такую возможность. Пока идет координация - но, судя по всему, сколачивается неплохая группа - сухопутчики пару танков выкатят, да еще брони будет штук с десяток.